Я занял место, определенное для присяжных, и начал разсматривать внутренность судилища, на сколько позволяло облако тумана, образовавшагося как от ноябрьской погоды, так и от дыхания собравшейся публики. Я заметил мрачный туман, висевший темной занавесью за громадными окнами, заметил спокойный стук колес, которыя катились по разбросанной на улице соломе и древесной коре; наконец заметил глухой говор множества голосов, который от времени до времени прорезывался пронзительным свистком, громкими криками и восклицаниями. Спустя несколько времени явились двое судей и заняли свои места. Шум и говор затих; вместо того и другаго водворилось благоговейное молчание. Приказано было ввести подсудимаго. Он явился, и в тот же момент я узнал в нем перваго из двух мужчин, проходивших мимо моего дома в Пикадилли.

   Если бы в этот момент вызвали мое имя, то едва ли бы я мог ответить на призыв довольно внятно. Но меня выкликнули по списку шестым или восьмым, и в то время я уже имел возможность сказать: здесь! Теперь замечайте. В то время, как я сел на одно из мест, отведенных для присяжных, подсудимый, смотревший до той поры на эти места, хотя и внимательно, но без особенных признаков интереса, вдруг страшно взволновался и подозвал своего адвоката. Желание подсудимаго исключить меня из числа присяжных было так очевидно, что это произвело остановку, в течение которой адвокат, опершись рукой на скамейку своего клиента, о чем-то шептался с ним и потом отрицательно покачал головой. Впоследствии я узнал от этого джентльмена, что первыми произнесенными под влиянием необыкновеннаго страха словами преступника было: Во что бы то ни стало удалите этого человека! Но так как он не представил основательной причины к этому, и признался, что даже не знал моего имени до той минуты, пока его не выкликнули, то в желании удалить меня ему было отказано.

   Как по обясненным уже основаниям, что я желал избежать неприятнаго воспоминания об этом убийце, так и потому, что описание продолжительнаго суда над ним вовсе не необходимо для моего разсказа, я ограничусь только теми замечательными случаями в течение десяти дней и ночей, проведенных нами, присяжными, в одной комнате, которые по своей странности врезались мне в память. Только ими, а отнюдь не убийцей, я хочу заинтересовать читателя. Только на это, а не под каким видом не на страницу Ньюгэтскаго календаря, я прошу обратить внимание.

   Я был выбран старшим присяжным. На второе утро суда, после отобрания показаний свидетелей, продолжавшихся ровно два часа, я случайно окинул взглядом моих собратий-присяжных и хотел сосчитать их, но встретил в этом необяснимое затруднение. Несколько раз я принимался пересчитывать и все-таки с тем же затруднением. Короче сказать, каждый раз я насчитывал одного лишняго.

   Я дотронулся до сидевшаго подле меня присяжнаго и шопотом сказал ему: -- сделайте для меня особенное одолжение -- сосчитайте, сколько нас здесь. Просьба моя изумила его, но он однако повернул голову и начал считать.-- Странно, сказал он вдруг: -- нас тринадцать... но нет, это невозможно. Нет. Нас только двенадцать.

   По числу мест, нас действительно было двенадцать,-- начнешь считать, выходит одним больше. Лишняго осязательнаго существа тут не было; но я по какому-то внутреннему убеждению допускал, что во время счета являлся какой-то призрак.

   Присяжным отведено было помещение в гостиннице Лондон.