В продолжение всей монотонности шести дней, из нескончаемых десяти,-- когда мы видели на судейской скамье одне и те же лица,-- на скамье подсудимаго одного и того же убийцу, слышали тот же самый тон вопросных и ответных пунктов, тоже самое скрипенье судейскаго пера, видели одних и тех же чиновников, входивших и выходивших из зала собрания, видели, как зажигали лампы в тот же самый час, хотя на дворе еще было достаточно дневнаго света,-- та же самая туманная занавесь опускалась снаружи огромных окон, когда был туман, тот же самый дождь барабанил в стекла, когда была дождливая погода; изо дня в день на полу, посыпанном древесными опилками, виднелись теже самые следы тюремщиков и подсудимаго, те же самые ключи отпирали и запирали те же самыя тяжелыя темничныя двери,-- в продолжении всей этой скучной, тягостной монотонности, производившей во мне такое ощущение, как будто я был старшим присяжным с незапамятных времен, и как будто Пикадилли была современна Вавилону, призрак убитаго человека в моих глазах ни на минуту не терял своей ясности, ни да минуту не казался он тусклее или неопределеннее других. Нельзя пропустить еще одного обстоятельства, как действительнаго факта. Я ни разу не видел, чтобы призрак взглянул на убийцу. Несколько раз я спрашивал себя: -- почему он не смотрит на него? и не мог дать себе ответа.

   Не смотрел он и на меня после того, как нам представлен был миниатюр, до наступления последних заключительных минут суда. Мы удалились для совещания за семь минут до десяти часов вечера. Безтолковый присяжный от церквовнаго прихода с двумя своими паразитами столько делал нам хлопот, что мы два раза принуждены были возвращаться в суд, для прочтения некоторых извлечений из судейских протоколов. Девятеро из нас не имели ни малейшаго сомнения о том, что говорилось в этих извлечениях; не сомневался в том, я уверен, ни один из прочих членов суда; у меднолобаго триумвирата была только одна идея -- придумывать препятствия,-- а через это безпрестанно возникали диспуты. Наконец мы одержали верх и присяжные вошли в суд в десять минут перваго.

   Призрак убитаго человека стал прямо против судьи, на противоположной стороне суда. Когда я занял мое место, его глаза остановились на мне с большим вниманием; он казался довольным, и тихо развернув большое серое покрывало, которое в первый раз держал на руке,-- обвернул им голову и всю свою фигуру. Когда я произнес решение: виновен, покрывало свалилось, все изчезло, и место, занимаемое призраком, было пусто.

   По принятому обыкновению, судья спросил обвиненнаго, не имеет ли он сказать еще чего нибудь, до произнесения над ним смертнаго приговора,-- убийца глухо пробормотал, как описывалось на другой день в газетах: "несколько невнятных, несвязных, в половину слышных слов, из которых можно было понять, что он жаловался на несправедливое решение суда, потому что старший присяжный был против него предубежден". Замечательное заявление, которое он действительно сделал, было следующее: -- "Милорд, я знал уже о смертном приговоре в тот момент, когда старший присяжный показался на скамье. Милорд, я знал, что он не пощадит меня, потому что накануне моего ареста он каким-то непостижимым образом пришел ночью к моей кровати, разбудил меня и обвил мою шею веревкой".

VII.

ПРИНЯТЬ И ОЖИДАТЬ ПОСЛеДСТВиЙ.

   Едва ли можно видеть где нибудь деревеньку прекраснее деревеньки Кумнер, расположеной на склоне горы, с которой представляется один из прелестнейших видов в Англии, с довольно обширным выгоном,-- воздух котораго известен своею прозрачностию и благорастворением. Главная дорога из Дринга, большей частью замкнутая заборами местных землевладельцев, приближаясь к выгону, становится все шире и шире и потом, отделясь от Тенельмской дороги, подымается по направлению к северо-западу до появления Кумнера. Каждый шаг этой дороги все идет в гору, но подем так постепенен, что вы едва замечаете его и только тогда убеждаетесь в этом, когда, обернувшись назад, увидите великолепную панораму, раскинутую вокруг вас и под вами.