-- Да благославит вас Бог! Да благославит он вас тысячу раз! восклицала она с истерическим воплем.-- Вы спасли жизнь моего драгоценнаго дитяти! Еслиб не вы, он был бы убит! Могу ли я когда нибудь...

   В этот момент грубая рука оттолкнула ее в сторону.-- Что ты тут затеяла? раздался неистовый голос Джиббса, с страшным проклятием.-- Оставь этого господина, иначе я... Ты строишь дуру из себя; он искалечил мою лошадь, так что ее придется застрелить!

   Бедняжка Сюзан опустилась на землю и разразилась горькими рыданиями; между зрителями поднялся ропот: -- Стыдно, стыдно! заговорили все в один голос.

   Джордж Ид холодно отвернулся от Сюзан, когда она снова было бросилась к нему, И старался освободить свою руку; но теперь, встретившись лицом к лицу с Джиббсом, он сказал:

   -- Доброе дело сделает тот, кто застрелит этого зверя; но еще было бы лучше застрелить тебя самого, как бешеную собаку.

   Все слышали эти слова. Все затрепетали, увидев взгляд Джорджа, когда он произнес их. В этом взгляде, по видимому, сосредоточивалась вся злоба, все бешенство и ненависть, сдерживаемыя в течение последних трех лет.

   Спустя два дня после этого происшествия, мистер Муррей зашел поздравит бедную мистрис Ид с счастливым сохранением жизни ея сына и нашел ее в болезненном страдальческом положении. Она не смыкала глаз после этого происшествия. Выражение лица Джорджа и его слова в том виде, как они были переданы ей, преследовали ее. Добрый священник небольшое мог доставить ей утешение. Он сам уже несколько раз старался вразумить ея сына и смягчить его сердце, но попытки остались безуспешны. Джордж на все доводы отвечал с каким-то грубым почтением, что пока он будет исполнять свои обязанности как следует и никому не станет причинять обиды, он вправе сам быть судьею в делах, касающихся его самого; но при этом дал себе слово никогда более не видеть внутренности церкви.

   -- Испытание тяжелое, мой добрый друг, сказал мистер Муррей: -- тяжелое и таинственное; но я говорю вам одно: веруйте. Во всем этом скрывается благо, котораго мы теперь не в состоянии видеть.

   -- Странно было бы, если бы я не была благодарна за его спасение, отвечала мистрисс Ид.-- Могло ли быть что нибудь хуже, если бы смерть похитила нашего любимаго сына без покаяния, с той мстительностью и нерасположением простить обиды ближнему, с какими вы теперь его видите. Но вот что я скажу вам, сэр...

   Ея горячий разговор был прервал стуком в дверь. Сын мистера Бича, соседа-мясника, заглянул в комнату. Увидев священника, он только поклонился и с недоумением посмотрел сначала на одну, потом на другаго.

   -- Мне сегодня ничего не нужно, Джим... благодарю вас, сказала мистрисс Ид. Потом, пораженная особенным выражением в лице молодаго человека, прибавила: -- разве мистер Бич нездоров сегодня? Вы как будто разстроены.

   -- Я... я действительно немного разстроен, отвечал молодой человек, отирая лоб:-- я сейчас только видел его, и это меня чрезвычайно встревожило.

   -- Его! Кого же это?!

   -- Да его! Разве вы ничего не слышали, сэр? Джиббса нашли мертваго в Соутангерском лесу... убитаго вчера вечером, говорят...

   -- Джиббса... убитаго!

   Наступила минута молчания и ужаса.

   -- Я сам видел, как труп его принесли в гостинницу Дунстана.

   Лицо мистрисс Ид покрылось мертвенной бледностью, так что священник поторопился кликнуть Джемиму, единственную в доме служанку. Но Джемима, как сумасшедшая, услышав об ужасном происшествии, была уже на пол-пути между домом своего хозяина и домом Джиббсов, прислушиваясь к народной молве; все удивлялись, выводили свои заключения и с выпученными глазами смотрели на дверь в высокой стене, через порог которой хозяину дома уже больше не суждено было переступать, кроме только последняго раза, да и то ногами вперед.