Великан этот, или лучше сказать, Пикльсон сообщил мне под секретом, что жизнь его, тяжелая сама по себе, становится для него еще более невыносимою вследствие жестокаго обращения его хозяина с глухонемою падчерицей. С ней обращались жестоко, так как после смерти матери некому было за нее вступиться. Она путешествовала в повозке его хозяина только потому, что негде было ее бросить, и великан, иначе Пикльсон, пришел к убеждению, что хозяин его не раз старался ее потерять. Так как великан этот был чрезвычайно вял, то я не могу точно определить, сколько времени ему понадобилось, чтобы разсказать свою историю, но не смотря на недостаточное развитие его мозга, он все-таки дошел до конца. Когда я выслушал от великана, иначе Пикльсона, этот разсказ, а также и то, что у девушки этой были прекрасные, черные волосы, за которые ее часто драли, то мне стало невыразимо грустно, и слезы не позволяли мне смотреть на разскащика. Оправившись от волнения, я дал ему шесть пенсов, которые он тотчас же истратил на джин, и это так оживило его, что он спел комическую песню Шивери-Шеки, чего впрочем до сих пор тщетно от него добивался хозяин в то время, когда он появлялся в костюме римлянина.

   Имя его хозяина было Мим, он отличался хриплым голосом и был знаком мне на столько, что я вступал с ним в разговоры. Оставив свою повозку за городом, я отправился на ярмарку как гражданин и во время представления прогуливался между подвижными балаганами, пока не наткнулся на несчастную глухонемую, сидевшую и дремавшую у грязнаго колеса повозки. С перваго взгляда мне показалось, что она вырвалась из какого нибудь зверинца, но через минуту я был уже лучшаго мнения о ней и мне пришло на мысль, что при хорошем присмотре и добром обращении она бы походила на мое дитя. Она была бы одних лет с моей Софи, если бы хорошенькая головка этой последней не склонилась в ту несчастную ночь навсегда на мое плечо. Короче сказать, я поговорил откровенно с Мимом в антракте представления Пикльсона и сказал ему так:-- она вам в тягость; что взяли бы вы за нее? Мим был мастер браниться. И потому если выпустить наибольшую часть его ответа, преимущественно состоявшую из ругательств, то останется вот что: "Пару подтяжек".-- Теперь я скажу, сказал я: что намерен вам предложить; я готов принести вам полдюжины лучших подтяжек из всей повозки и получить в обмен девочку. На что Мим возразил (с бранью): "Поверю только тогда, когда вы принесете товар". Боясь, чтобы он не раздумал, я поспешил исполнить мое предложение, и торг был заключен, и это так понравилось Пикльсону, что он точно змея выполз из своей маленькой двери с задняго крыльца и шопотом пропел у нашей телеги песню Шивери-Шеки.

   Счастливые дни начались для меня и для Софи. Я назвал ее Софи, для того, чтобы всегда видеть в ней мою дочь. Благодаря Бога, мы начали понимать друг друга, когда она увидела, что я желаю ей добра и обращаюсь с ней ласково. В короткое время она сильно привязалась ко мне. Вы и представить себе не можете, как это приятно, особенно же после пустоты и сиротства, которыя, как я уже сказал, выпали на мою долю.

   Вы бы посмеялись -- или же наоборот, смотря по расположению -- если бы увидели мои старания научить чему нибудь Софи. Сначала мне в этом деле помогали -- вы никогда не догадаетесь, что -- верстовые столбы. Я купил ей большую азбуку в ящике, где каждая буква была изображена на отдельной костяшке, и сказав ей, например, что мы едем в Виндзор, раскладывал перед ней по порядку буквы, составлявшия это слово, и затем указывал теже буквы на верстовых столбах опять в том же порядке, и показывал затем на местопребывание королевской фамилии. В другой раз я выкладывал перед нею слово "повозка" и тоже слово писал мелом на повозке. Потом выкладывал "доктор Мериголд" и ту же надпись вывешивал у себя на жилете. Быть может, это удивляло немного и даже смешило попадавшихся нам на встречу, но какое мне было до них дело, когда я видел, что Софи может уловить мою мысль? Конечно, это ей стоило большаго труда и терпения; впоследствии же, могу вас уверить, это дошло у нас как по маслу.