Наталья Александрова. Шашлык из козла отпущения
* * *
– Что я тебе скажу, Петрович. – Мормышкин повернулся к водителю. – Это точно Костька Свиридов у Санька твоего мотороллер увел. Этот Костька не раз за такими делами был замечен! Петрович что то невнятно пробормотал, и Мормышкин понял, что тот засыпает за рулем. – Петрович! Эй, Петрович, ты чего? – Он повысил голос. – Эй, ты остановись, а то ведь грохнемся! – Да я в порядке, – ответил тот и встряхнулся. – Скоро уже приедем. Так что, ты, значит, определенно на Костьку думаешь? – А на кого же еще? – авторитетно произнес Мормышкин. – Сам посуди: кто, если не он? Этот аргумент произвел на Петровича сильное впечатление, и он снова замолчал. Ночная дорога стремительно разматывалась, ложась под колеса. В свете фар вырисовывались придорожные кусты, редкие постройки, бесшумно мелькнула большая птица. В темноте знакомая дорога стала какой то чужой, непривычной. Вдруг впереди показалось пятно яркого света, выросло, бросилось навстречу… – Петрович, берегись! – вскрикнул Мормышкин, но было уже поздно: они почувствовали резкий удар, услышали грохот, звон разбитого стекла, скрежет рвущегося металла, машина вылетела на обочину и наконец остановилась. Наступила глухая страшная тишина, нарушаемая каким то странным повторяющимся звуком, как будто тихонько поскуливала собака. – Что это было? – тихо, испуганно проговорил Петрович, повернувшись к спутнику. – По моему, ты кого то сбил, – так же тихо ответил ему Мормышкин. Он открыл дверцу, выбрался на дорогу, вгляделся в темноту. Посреди шоссе лежал покореженный мотоцикл, а чуть в стороне от него – мотоциклист в кожаной куртке и без шлема. Мормышкин подошел к нему, наклонился. Под головой мотоциклиста расплывалось темное пятно, одна нога странно подергивалась, вторая вывернулась под каким то неестественным углом. Из горла вырывалось то самое поскуливание, которое слышал Мормышкин. Он наклонился еще ниже, вгляделся в лицо жертвы и узнал его. – Толя? – проговорил испуганно. – Это никак ты? Толян, ты как – в порядке? – Какое… там… в порядке… – с трудом выдохнул мотоциклист. – Помираю я… – Да погоди помирать! – с фальшивым оптимизмом перебил его Мормышкин. – Сейчас мы с Петровичем тебя в больницу отвезем… Петрович! – окликнул Мормышкин приятеля. – Это же мы с тобой Толю Сыроежкина сбили! – Е мое! – проговорил Петрович, обходя машину. – И крыло на фиг раскурочили… – Послушай, чего скажу! – отчетливо проговорил мотоциклист. – Послушай! – Ты, это, погоди… сейчас мы в больницу… – Да какая там больница… – прохрипел Толя. Мормышкин нагнулся еще ниже, прижал ухо к самым губам пострадавшего. Тот зашептал жарко, неровно дыша в ухо. Чем дольше он говорил, тем страшнее становилось Мормышкину. То, что рассказывал ему Толя, казалось просто невозможным, невероятным. Теплая ночь сделалась зябкой, промозглой, как будто потянул ветер с Ледовитого океана. – Ты это что? Ты это точно? – забормотал Мормышкин, когда Толя умолк. Но тот ничего не ответил. В горле у него заклокотало, Толя дернулся и затих. – Чего с ним? – проворчал, подходя, Петрович. – Кажется, он… того… – отозвался Мормышкин, стащив с головы кепку. – Кажется, помер… – А вот нечего по ночам на этом драндулете раскатывать! – обиженным голосом выговорил Петрович, и вдруг до него дошло: – Помер, говоришь? Как же так…
Телефон звонил как то глухо, как из под воды, поэтому Надежда услышала его с трудом и не сразу. |
